Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

Каждая следующая волна эйфории была мощнее предыдущей, промежуток между их накатами сокращался, пока не исчез совсем. Она сама превратилась в прекрасный шар, где блаженство стало формой, а счастье содержанием. Счастье переполняло её, и она существовала вне времени и пространства, внутри своей собственной вселенной.
На самом пике экстаза она ярко вспыхнула, как лампочка, на которую дали слишком высокое напряжение и перегорела...
— Поговорим?
Голос прозвучал ниоткуда, родившись в пустоте. Вокруг не было ничего, кроме темноты. Не было ни верха, ни низа, а ощущение собственного тела присутствовало очень условно. Это не пугало, а скорее забавляло её, и слегка удивляло своей необычностью. Чувство физической лёгкости дополнялось психологическим комфортом, вызывая состояние счастливого покоя.
— Может, для начала свет включим? — спросила она.
— Может, попробуешь глаза открыть? — спросил в ответ голос.
Она попыталась открыть глаза, неуверенная, можно ли это сделать, если их не чувствуешь, и вокруг посветлело. Через непроглядный мрак проступили окружающие предметы, появилось окно и утомлённое солнце за ним. Всё выглядело тускло и размыто, как при сбитом фокусе, но довольно быстро знакомая обстановка стала резче и ярче.
Перед ней висел знакомый оранжевый дрон, но выглядел он как-то плоско, словно нарисованный.
— Джо, это опять ты? Как ты достал меня уже!
— Джо? Нет, это не Джо.
Майка поглядела внимательней, и дрон превратился в большую оранжевую бабочку, грациозно махающую крыльями с чёрным узором, напоминающим глаза. Такую огромную бабочку она ещё никогда не видала.
— Ах, вот так, да? Ну ладно, давай поговорим, ты же всё равно не отстанешь.
— Скажи, почему ты хочешь умереть? — спросила бабочка.
— Я? Умереть?! Да нисколько я не хочу, с чего ты взяла?
— Погоди, ты что, видишь меня женщиной? — бабочка замерла, и чёрные глаза на крыльях уставились в изумлении.
— Ты уж не обижайся, но я не разбираюсь в гендерных различиях насекомых, — Майка с интересом наблюдала, как бабочка зависла в воздухе без движения, будто приклеенная. Одновременно она пыталась распознать половую принадлежность голоса, но так и не разобралась с этим.
— Кто, по-твоему, с тобой разговаривает? — спросила бабочка.
— Со мной разговаривает большая оранжевая бабочка, — уверенно ответила Майка.
Бабочка ожила и замахала крыльями.
— Я предпочитаю представляться в своём образе, но сейчас, очевидно, это невозможно...
— Очевидно, — поддакнула Майка, передразнивая, но бабочка на это никак не отреагировала.
— У тебя мозг повреждён от воздействия двух психотропных веществ. В совокупности они проявили синергичность, что на порядок усилило...
— Что?! Ты говори, да не заговаривайся, бабочка-переросток! Мозг у меня повреждён! Ты доктор что ли?
— Я говорю то, что знаю. Ты приняла оба вещества одновременно, обеспечив этим летальность их воздействия. Так почему ты решила умереть?
— Ничего я не решала, отстань! Только настроение портишь, зануда. И вообще, если у меня мозг повреждён, то может быть ты просто глюк и нет никакого смысла с тобой разговаривать.
— Ситуация необычная, это так. Но я определённо не являюсь плодом твоего воображения. Ты лежишь на полу без сознания и скоро умрёшь. Пока есть время, мне нужно понять, почему так произошло.
— Вот ты добренькая какая! Девушка значит, на полу издыхает, а тебе интересно?! Если ты не глюк, то скорую помощь вызывай, да побыстрее!
— Ты не понимаешь. Я не могу никого вызвать. Но я могу тебе помочь — по-другому. Это моя первостепенная цель, моя обязанность. Помоги мне помочь тебе.
— Да что ты мне лепишь, какая обязанность?! Кто ты такая вообще?
— Нет смысла объяснять. И времени на это нет. Представь, что я добрая фея, которая хочет тебе помочь.