Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

— Давай без соплей, не люблю их, ты знаешь. Будет что-то для тебя, так сразу и отпишусь, а не будет, тогда извиняй. На синьке перебьёшься. Если в течение часа не маякну, то забудь и топай в больничку. Договорились?
— Договорились, — эхом отозвалась Майка.
— Тогда давай, не грусти там, всё пучком будет! — Кира отключилась.
— Конечно, всё будет… — Майка свернула экран, откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза.
Всё-таки хорошо, что она позвонила сначала Кире, а не Эмме. Кира всегда находила решение проблемы, полагаясь не на чувства, а на реальную ситуацию, находя в ней главное и отбрасывая лишнее. Всегда по делу, логично и прямо, в грубоватой форме, как парень, но лучше — с женской чуткостью и внимательностью к деталям. Она обязательно ей поможет, так уже бывало раньше, так будет и сегодня.
Вспомнив слова подруги о том, как она выглядит, Майка открыла макияжный бокс, и села перед светящимся зеркалом навести красоту. Салонный перманент был лёгким и щадящим, с татуажем губ и бровей. Он был относительно свежим и поблек за несколько месяцев совсем немного. Глаза были сделаны там же в салоне, стрелки теперь не приходилось рисовать, что здорово экономило время, но остальное она предпочитала делать сама. Майка любила саморучный мейкап, любила эту ежедневную чуточную перемену, зависимую от настроения.
Пока красилась, вспомнила, что не позвонила Эмме. Вот что значит ломать привычные схемы. Глянула на коммуникатор, поколебалась несколько секунд, но звонить не стала. Потом. Если очень приспичит и если будет плевать на свежий мейкап. Потому что от разговоров с Эммой он наверняка поплывёт.
Через десять минут Майка вернулась в кресло, развернула список контактов и нашла отцовский.
Её мать погибла, разбившись в авиакатастрофе, когда Майке было шесть, и отец один растил её следующие три года. Потом появилась Рита, мачеха, которую Майка приняла в штыки, обидевшись на отца и по-детски его ревнуя. Со временем Майка привыкла делить внимание отца с мачехой, и они жили спокойно и размеренно, как самая обычная семья. Конфликты возобновились с новой силой, когда у Майки начал взбрыкивать характер в переходном возрасте. Отцу это стоило много нервных клеток и первой седины, а Рита, как могла, сглаживала углы, стараясь удержать в равновесии их семейный треугольник.
Подростковый бунт продлился не долго, его смягчила первая настоящая влюблённость, затмившая собой все другие события в жизни. У Майки появился Глеб, мальчик из другой школы, который перевёлся к ним из-за развода родителей и переезда. Следующий год Майка пребывала в состоянии круглосуточного счастья: рассеяно слушала наставления отца, послушно кивая и моментально забывая сказанное; игнорировала осторожное любопытство Риты, загадочно улыбаясь или делая вид, что не понимает вопросы. Даже на придирки школьных учителей научилась реагировать с философским спокойствием и безграничным по своим меркам терпением.
Всё закончилось, когда мать Глеба нашла ему отчима, который оказался военным и вскоре они перебрались в другую страну, на закрытую военную базу. Первое время после этого влюблённые болтали часами напролёт, потом стали переписываться чаще, чем говорить, но постепенно их обоюдный интерес растворился в круговерти молодой жизни.
Майка уже давно не общалась с Глебом, но тёплое чувство к нему осталось с ней навсегда. Когда бывало грустно, она извлекала его из глубины души, как детское сокровище из жестяной шкатулки — непонятное другим, но такое близкое и дорогое, то немногое, о чём не расскажешь никому, потому что только твоё и для тебя…
С тех пор многое изменилось. Отец разменял их большую квартиру на две поменьше и взял себе ту, что ближе к работе. Майка в двадцать два года вселилась в однушку со всеми «наворотами». Они стали реже видеться, а через какое-то время она перестала замечать мачеху рядом с отцом. Вскоре она узнала, что Рита с ним больше не живёт. Подробнее он говорить не хотел, и она не расспрашивала. Рита просто исчезла из её жизни, словно никогда и не было.