Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

Она обошла вокруг и подёргала двери. Ни одна не шелохнулась. Вблизи было заметно, что кузов машины оплавлен, но следов огня и копоти не было. В салоне ничего нельзя было разглядеть даже через лобовое стекло, и было не понятно, там ли Проводник. Майка не представляла, что здесь произошло. Всё выглядело так, словно машину Проводника поджарили в микроволновке.
Впереди на асфальте она увидела широкий след от колёс. Словно большой вездеход пересёк дорогу, подмяв кусты на обочине, и уехал дальше в поля. Земляной след уже высох под солнцем, оставив на асфальте симметричный рисунок крупного протектора.
Майка посмотрела вдаль. Пешком этот путь не осилить, это было ясно, как дважды два. И от этого понимания становилось страшно. Во рту опять пересохло, язык казался большим и шершавым. Несмотря на жар, Майка чувствовала, что на лбу выступает холодный пот, а руки и ноги холодеют. Голова кружилась и от этого слегка подташнивало.
Опустившись на асфальт возле экара, она осторожно навалилась на него спиной. Сразу появилась боль, но не та, уже знакомая колющая иглами, а другая — жгучая и липкая, как горчичник. Майка нагнулась вперёд, отвела руку с коммуникатором за голову и сняла короткое видео. Потом развернула экран и посмотрела.
Открытое платье сзади было обожжено до пояса. Спина и шея были воспалёнными, с множеством волдырей от ожогов и мелких порезов с запёкшейся кровью. Наплечные лямки платья угольными шрамами вплавились в кожу, а сожжённые волосы спеклись на затылке в плотную однородную массу.
Майка свернула экран и тихонько заплакала. Она плакала почти беззвучно, тихо всхлипывая и прерывисто дыша. Слёзы оставляли грязные дорожки на пыльном лице и капали с подбородка. Она машинально их вытирала, размазывая по лицу остатки макияжа.
Плач, обычно приносивший облегчение, сейчас только усилил слабость и вызвал апатию. Стало безразлично, что будет дальше. Она устала бороться за жизнь и перестала понимать, зачем это нужно и почему это было так важно для неё когда-то давным-давно, пару часов назад…
Вытянув ноги на асфальте, она смотрела прямо перед собой невидящим взглядом и ничего не чувствовала. Даже боль перестала её донимать, превратившись во что-то внетелесное, обитающее на задворках меркнущего сознания. И вдруг, ни с того ни с сего, проклюнувшись слабым ростком сквозь бетонную плиту безразличия, появилась жалость к себе, которая быстро окрепла и расцвела, заключив Майку в свои душные объятия. Слёзы брызнули из глаз, она задохнулась и на секунду потеряла сознание, будто в яму провалилась, а когда очнулась, на дороге стоял утренний призрак в чёрном пальто и смотрел на неё с огорчением.
«Вот и глюки пошли, — подумала Майка. — А у меня глаза открыты»? — спросила она себя и открыла глаза.
Ничего не изменилось: солнце, дорога, заросшее травой поле, переходящее в заболоченное озеро, а дальше чахлый лес с кружащимся над ним вороньём. На самом деле она не знала, какие птицы летают над лесом вдали, но чувствовала пейзаж именно так.
И на фоне всего этого по-прежнему стоял Призрак.
Майка на всякий случай ущипнула себя, даже не надеясь ничего почувствовать, но боль была вполне ощутимой.
— Ты кто такой? — спросила она хриплым шёпотом, сразу подумав, что он не услышит.
Но он услышал.
— Не бойся, я твой друг.
— А не глюк ли ты? — она попыталась усмехнуться, но это не очень получилось.
— Не больше чем ты.
Майка хотела спросить, зачем он утром испортил ей байк, но испугалась, что потеряет сознание, прежде чем задаст действительно важный вопрос.
— Ты мне поможешь?
— Сейчас тебе нельзя помочь.
— Почему?