Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

Она с трудом разлепила глаза, но увидела только очертания своих рук и хоровод розовых пятен на фоне черноты. Нащупала браслет коммуникатора и включила фонарик, но его слабый луч не пробивался сквозь пыльную завесу. От кирпичной пыли першило в горле, пыль набилась ей всюду — в глаза в рот, в уши. Слышался сильный запах гари, в котором главной нотой выделялся запах палёной шерсти. «Это от меня, — отрешённо подумала Майка. — Придётся покупать парик».
Она попыталась оглянуться назад, но острая боль вступила в спину от поясницы до лопаток и несколько секунд не давала вздохнуть. Только заставив себя расслабиться, Майка почувствовала, что боль слабеет и поняла, что резкие движения ей теперь противопоказаны. Она осторожно повернулась на бок, а затем улеглась на спину и посмотрела наверх — туда, где заканчивалась лента транспортёра.
Рассеянного дневного света, видимого раньше через стеклоблочную стену, больше не было. Как не было и самой стены. Наверху среди клубов дыма в нескольких местах плясали отблески огня, выхватывая из темноты фрагменты закопчённых стен и потолка. Майка заворожено смотрела, как в их неверном свете, чёрными бабочками порхают и падают вниз ажурные хлопья пепла. В ушах стояла звенящая тишина.
Она вспомнила всех, кто был наверху ещё минуту назад и ужаснулась. Такие живые, сильные, умные… и вот их нет. Как же так?! Глядя на второй этаж она ясно понимала: там не мог выжить никто. Не стоит и пытаться подняться туда. Да она бы и не смогла — верхняя часть транспортёра была искалечена взрывом. Надо было уходить. Добраться до машины, там Проводник.
Хотелось лечь и не шевелиться, но сейчас это была непозволительная роскошь. Огонь наверху быстро набирал силу, отдельные его очаги сливались вместе и густой чёрный дым скапливался под крышей.
Майка осторожно перевернулась обратно на живот и встала на колени. Взялась за перила обеими руками, рывком поднялась на ноги и тут же задохнулась от новой волны боли — спину от шеи до пояса пронзили миллионы иголок.
— Твою-то мать!.. — она выкричала в пыльный воздух весь свой небогатый словарно-матерный запас, чувствуя, как боль отпускает.
Слух не пропал окончательно, но свой голос она слышала как сквозь толстый слой ваты. Зрение уже адаптировалось к полумраку бывшего склада, и картина разрушений проявилась во всём своём безобразии. Майка водила фонариком, разглядывая пол, заваленный битым кирпичом и осколками стеклоблоков вперемешку с обугленной щепой и разным хламом.
— Ну и как тут ходить? — она посветила на свои туфли и увидела ободранные в кровь колени. Несколько минут назад, при виде такого, Майка бы сильно расстроилась, но сейчас она сразу о них забыла, решая проблему посерьёзней. Идти на каблуках по завалам из обломков было немыслимо. Снять туфли и идти босиком тоже не вариант.
Майка осторожно присела, держась одной рукой за перила, и с большим трудом отломала каблук на туфле. Затем поменяла руку и сделала то же самое на второй. Вот так-то лучше. Она медленно пошла в сторону выхода, светя под ноги и тщательно выбирая куда ступать. Шла осторожно, балансируя одной рукой, чтобы не упасть на острые камни.
Слева появилось какое-то движение, и Майка остановилась, направив туда свет фонарика. Среди обломков лежал робопёс. Он лежал на спине и перебирал в воздухе трубчатыми лапами, пытаясь перевернуться. Наверное, у него могло бы это получиться, но не в этот раз — четыре из шести конечностей были сломаны и потому бесполезны.
Поймав на себе луч фонарика, робопёс замер. Инфракрасный глаз прожектора уставился на Майку.
— Тихо-тихо, мы же друзья, ты помнишь? — с замиранием сердца спросила она.
Робопёс, словно поняв, что она сказала, выключил красный прожектор и продолжил свои тщетные попытки перевернуться. Майка с облегчением выдохнула и двинулась дальше.