Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

— Безумие? Возможно. Но не бессмыслица!
Он неожиданно легко вскочил с кресла и заходил вокруг стола:
— Мы стремились к раю земному, а создали для себя рукотворный ад на земле и даже не поняли этого большинством своим, не почувствовали разницы! Это происходило постепенно, со времён первых цивилизаций. Мы тысячелетиями созидали его — кропотливо, век за веком, иногда откатываясь назад и начиная сначала, упорно и безрассудно, словно подчиняясь неведомо кем заложенной инструкции, какому-то дьявольскому алгоритму. И вот теперь, после огромных усилий, каждый в отдельности и все вместе мы заслужили право выбрать себе наихудший образ жизни, считая его, конечно же, наилучшим! Мы стали жить в экосфере СИСТЕМЫ, называя это «современным обществом». Мы выстроили свою среду обитания в огромных городских агломерациях, взрастили урбанистические джунгли современного мира. Псевдоджунги для псевдожизни…
— Но я и правда считаю себя свободной! — с вызовом сказала Майка. — И счастливой!
Он молча вернулся в кресло, сел, положив ногу на ногу и сказал:
— Охотно верю, девочка, охотно верю! Но ты счастлива не потому, что вокруг хорошо. А вокруг хорошо, потому что ты счастлива. Это свойство молодости, и я по-доброму тебе завидую. Ты ещё живёшь в мире, где существует верность, а любовные клятвы даются навечно.
Уже нет, подумала Майка, но промолчала.
— Я не пытаюсь навязать тебе свои взгляды. Потому что это требует сознательного отрешения и определённой отваги: надо пройти за предел того мнимого благоразумия, на котором застревает большинство людей. Вообразившие, что знают жизнь вдоль и поперёк, скованные условностями, связанные законами, написанными не в их пользу, они на самом деле уподоблены мухам на клеевой ленте, обескрыленным и обречённым, но так и не понявшим этого.
— То есть муха это я, а клейкая лента моя жизнь?
— Не принимай это на свой счёт, милая, и не обижайся на старика. Я говорю то, что думаю, и ты делай также. Скоро ты вернёшься обратно в свой мир, где тебе уютно жить. А я останусь в своём мире, который не лучше и не хуже, по большому счёту, он просто другой.
— Я не до конца понимаю, но излагаете интересно, — сказала она простодушно. Ей действительно было интересно слушать Воланда. — Но всё-таки, — она обвела помещение взглядом, как лучом прожектора, — я не понимаю, как тут можно жить?
— Ты думаешь, мы живём здесь? — Воланд от души расхохотался. — Нет же, это место можно назвать рабочим офисом, — он достал носовой платок из кармана пиджака и вытер уголки глаз под очками. — У меня есть дом неподалеку, он замаскирован, и увидеть его можно только сверху. Как ты понимаешь, в «серой зоне» ничего не летает, а с большой высоты или из космоса крыша моего дома выглядит как небольшая полянка — секреты военной маскировки могут служить и в мирных целях. Солнечная батарея с лихвой обеспечивает все потребности дома и гидропонной оранжереи. В доме есть все удобства, зато нет Сети. Как и везде в округе.
— И вы все там живёте? — Майка спросила Воланда, но посмотрела при этом на Гарика.
— Разумеется, нет, — сказал Воланд. — Многие наши люди живут в Старом городе, но проводят большую часть времени здесь. Гарик, например, живёт там, а вчера патрулировал периметр с мобильной группой, — Воланд посмотрел на Гарика. — Завтра у тебя что? Блокпост? — тот кивнул. — Вот, скрытные посты на дорогах. Свобода требует охраны, потому что всегда есть желающие её забрать.
Он повернул голову и, повысив голос, позвал:
— Светик, отвлекись на минуту!
Майка поняла, что он обращается к человеку, сидящему к ним спиной в дальней части зала. Значит, это девушка. Со спины и не скажешь: короткая причёска, военная форма — это всё, что можно было увидеть из-за спинки кресла, в котором она сидела.