Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

— Я не знаю ни одного языка. И твоего тоже. Все слова берутся из твоей головы, поэтому я ограничен рамками твоего лексикона и твоих понятий. Если бы ты была китайской крестьянкой из пятнадцатого века, то я тоже говорил бы с тобой без акцента и оперировал бы понятиями, которые тебе доступны.
— Тогда покажи мне свой мир! Это-то ты можешь?
— Не могу по схожей причине. То, что ты знаешь, формирует то, что ты видишь. Помнишь?
Она помнила — Воланд. Бедный Воланд…
— Что, и одним глазком взглянуть не дашь?— Майка понимала, в чём загвоздка, но ерепенилась из природной вредности. — Прямо совсем-совсем ничего не увижу?
— Как сказать. Много ты увидишь, если поместить тебя в молнию? Или в эпицентр ядерного взрыва? Так же и с моим миром: если показать его тебе, ты мало что увидишь, а из того что увидишь, поймёшь ещё меньше.
— Ладно, не хочешь не показывай.
Она вздохнула и допила вино из стакана. Бутафория и есть бутафория — ни в голове, ни в заднице...
Гусеница доползла до бутылки, приподнялась своей передней частью и ощупала лапками стекло. Потом опустилась, свернулась калачиком в тени от бутылки и замерла.
— Ты создал это всё специально для меня?
— Это было не трудно. Как джинну сказать заклинание и выдернуть волосок из волшебной бороды. Ты для меня сделала неизмеримо больше.
— Как это?
— Давай прогуляемся, — Актор встал и пригласил её жестом руки.
Они медленно двинулись в сторону могучих деревьев, сквозь крону которых просвечивало солнце. Майка попыталась понять утро сейчас или вечер, но не смогла, а спрашивать такие глупости не хотела. Даже понятие «сейчас» не имело сейчас никакого смысла.
Деревья были недалеко и она видела, как с ветки на ветку перепархивают пёстрые пичуги, а в зарослях между деревьями кипит жизнь. В траве под ногами жизни было ещё больше, и она старалась ступать осторожно, чтобы никого не раздавить. Странно, что в реальной жизни она никогда этим не утруждалась, а тут на́ тебе — озаботилась нереальной живностью!
— Куда мы идём? — спросила она.
— Конкретно — никуда. Просто приятно гулять во время разговора.
— Серьёзно?
— Тебе никогда не хотелось побыть кем-то другим? Птицей, скажем, или ещё кем-нибудь?
— Я об этом никогда не думала.
Она вдруг испытала чувство падения как в детстве во сне. И мир вокруг преобразился до неузнаваемости: деревья и поляна исчезли, а вместо них возникли зелёные волнующиеся паруса до самого неба и такая же зелёная упругая поверхность под ногами. Этими же ногами – всеми, сколько было, — она чувствовала: поверхность листа под ней свежая и вкусная.
Рядом по листу подорожника двигалась такая же точно гусеница как она — жёлто-зелёная, в чёрных бугорках с торчащими из них белыми щетинками. Гусеница казалась её отражением, но Майку было не провести, — каким бы аватаром не прикрылся Актор, она безошибочно могла его опознать.
— Благодаря тебе я могу побывать в шкуре живого существа, — говорил он, — ощутить жизнь каждой клеточкой тела.
— Причём тут я? — удивилась Майка.
— Нет ни одного существа в этой вселенной, которое живёт лишь для своего удовольствия. Все жизни имеют смысл, неважно, сознают это или нет. Каждый вносит свой вклад в этот вселенский конгломерат, независимо от своего желания. Мне нравится управлять материальным телом, нравится смотреть чужими глазами на мир, который я знаю с другой стороны. И будь моя воля, я потратил бы свою вечность, развлекаясь проживанием чужих жизней.
— Это очень по-человечески и я тебя понимаю.
Вкуснятина под ногами закончилась и пошла земля — сухая, бугристая и невкусная.