Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

— Не обязательно. У других видов есть возможность приспособиться, мутировать и сохранить свой вид путём передачи изменённого генома следующим поколениям, с каждой мутацией увеличивая свои шансы. Так работает эволюция, а если кто-то нарушает её законы так, как эта медуза, то он обречён, потому что жизнь это изменения. Так что бессмертие для живых существ это не награда, а наказание.
— Это угроза для вида, а разве для одной конкретной медузы это плохо? Тебе-то чем вечность не угодила?
— У всего должен быть смысл и цель. Существование ради существования может позволить себе лишь предмет неодушевлённый. Камень, например. Но даже в его существовании найдётся смысл при условии, что есть, кому искать.
— Смысл жизни? Ты об этом?
Они переместились обратно на поляну с садовой мебелью. Теперь на столике между ними стояла пузатая бутылка из зеленоватого стекла и пара простых стаканов. По столешнице медленно ползла пушистая гусеница, а по стенкам бутылки изнутри кверху медленно карабкались воздушные пузырьки.
— Дрожжевые микроорганизмы поедают сахар и выделяют газы, насыщая ими свою среду обитания. Так и проживают жизнь, пока не приходит срок умирать. И вот представь, как сидят они в своём загазованном мире и обсуждают меж собой — в чём смысл жизни? А так как кругозор этих существ ограничен рамками своего мирка, то им никогда не понять, что смысл их жизни — делать вино. И если бы у них появилась тяга к религии, то богом для них должен был стать человек — именно он создал их мир в бутылке, создал условия для их существования. Но человеку вовсе не нужна такая паства. Тем более ему не нужно чтобы они жили вечно. Выполнили свою задачу — и до свидания. До следующей бутылки.
Он разлил вино и взял свой стакан. Она взяла свой, отпила и причмокнула:
— Вот это я понимаю — нектар, да и только! Киру бы сюда… — она осеклась, а он улыбнулся.
— Вкусно?
— Не то слово, — она вздохнула. — Знаю ведь, что ненастоящее, а всё равно здорово.
— Чем же ненастоящее? Разве есть у тебя способ отличить? Чтобы так говорить, нужно быть над процессом, а не внутри него.
— Как ты?
— Как я. Мы с тобой существуем в одной вселенной, но в разных мирах. Точнее на разных уровнях. Упрощая, можно сказать, что ты существо материальное, а я энергетическое.
— Это материя? — она оглядела себя и усмехнулась. — Вот это?
— Считай, что ты у меня в гостях. А это тело — как гостевые тапочки.
— Фу ты, нашёл, с чем сравнить!
— Ты хочешь своё тело таким, какое оно сейчас?
Она представила себя после взрыва в оружейной комнате «Бункера» и сказала:
— Что-то не хочется.
Майка хотела спросить о своих перспективах, но чувствовала, что пока не готова. Зная о том, что шесть раз не смогла пережить свой крайний день, помня каждый из шести дней во всех подробностях, она догадывалась уже, что сейчас переходит какой-то важный рубикон. Призрак пытался ей помочь, но не смог, и теперь решение о том, станет крайний день для неё последним или нет, провозгласит Актор, она в этом не сомневалась.
А вот в том, какое это будет решение, уверенности не было. Каким бы милым старичком не выглядел Актор, и каким бы дружеским не казалось их общение, Майка чувствовала, что сущность, скрывающаяся за его образом очень далека от всего человеческого. Даже Призрак по сравнению с Актором представлялся ей близким и понятным, почти родственным существом.
— Расскажи мне о своём мире, — попросила она.
— Для этого у меня нет правильных слов. То есть, их нет у тебя. Ты слышишь только то, что понимаешь.
— Ты прекрасно говоришь на моём языке, — она улыбнулась, — без всякого акцента.