Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

— А где комут? — спросила Майка, цепляя клипсы и обшаривая глазами стол и ближайшее пространство рядом.
Гога безразлично скользнул взглядом по столу, пожал плечами и, как ни в чём не бывало, стал раскладывать модули нейрофона по лоткам в кейсах. Он избегал смотреть ей в лицо, делал всё молча, и она не могла понять этого олимпийского спокойствия, ведь его коммуникатор тоже пропал — она точно помнила, что они лежали на столе рядом.
Майка смотрела на Гогу, потеряв дар речи от возмущения и не зная, что ему можно предъявить по такому случаю. Они были вместе, и выходит Гога тут ни при чём. Но Ключник его давний друг и только он мог взять их коммуникаторы. Если конечно они на минус первом действительно втроём и больше тут никого нет.
Разложив предметы по кейсам, и убрав их на место, Гога, наконец, посмотрел прямо и спросил:
— Зачем ты нас угробила? Ты понимаешь, что так не делается?
«Так тоже не делается! — хотелось крикнуть ей. — Подпаивать да заманивать, не предупреждать ни о чём, пудрить мозги до последнего, а потом кидать в боевой симулятор!» Много чего ей хотелось высказать ему без обиняков, а следом пощёчину залепить для пущей убедительности, чтобы дошло наверняка, что нельзя так с девушкой, не по-мужски это! Но Майка побоялась сболтнуть лишнего в запале, ведь она уже догадалась каких таких «нужных людей» обслуживает Ключник и понимала, что симулятор «Терраформа» должен находиться на военной базе «Терраформа», а не в подвале «левого» центряка рядом с «серой зоной».
— Где мой комут? — спросила она, делая внушительные паузы между словами.
— Руслика проделки, не иначе, — сказал Гога. — На минус первом правила такие, что комуты на входе оставлять надо. Там у лифта шкафчик есть специальный. Видать вспомнил о правилах Руслик, вот и прибрал.
— Да мне-то что за дело! И чего ты такой спокойный, я не пойму? Мы же заперты здесь!
— Не волнуйся, придёт он скоро, — сказал Гога не очень уверенно. — Мы по твоей милости раньше времени из симуляции выпали, а он и не знает.
Майке захотелось убить Гогу сильнее, чем недавно в симуляции, словно нейрофон по-прежнему воздействовал на неё, вызывая агрессию. Для сдерживания этих эмоций ей приходилось прилагать немалые усилия. Она хотела спросить у Гоги про остаточный эффект от симуляции — бывает ли он вообще — но раздражение было сильнее любопытства и разговаривать не хотелось.
Недопитый коктейль стоял на столе, и она взяла банку и отхлебнула.
— Выдохся, наверное? — участливо спросил Гога, но она не ответила.
В отличие от неё, Гога с каждой минутой становился прежним, таким как до симуляции. Снова проступило собачье обожание в глазах, а в лице читалась готовность служить и вилять хвостом ради сладкой косточки. Словно не она целилась недавно ему в голову, а потом подорвала гранатой, причинив массу страданий. Быть сладкой косточкой Майке было привычно и не вызывало вопросов, но такие крутые повороты в его поведении были ей непонятны.
— Меня до сих пор трясёт, а с тебя как с гуся вода, — сказала она. — Это ты такой толстокожий, или я звезданутая?
— Возможно и то и другое и всё вместе. Должно быть, у меня выработался психологический иммунитет к нейрофону. Количество перешло в качество. Я столько миссий прошёл, что меня хоть сейчас в «Терраформ» зачисляй.
— Ладно, тогда другой вопрос. Я тебе боль причинила несусветную, а ты вот так запросто меня простил?
— Так ты и сама огребла. И побольше моего.
— Не больше. Я себе обезболивающее втихаря колола.
— Ты себе… виртуальным анальгетиком?! — Гога от души расхохотался. — Извини, но это глупо.
— Почему? Когда меня ранило, я же чувствовала, он помогает!
— Настоящий анальгетик смог бы обезболить заранее, но виртуальный… Боль от ранения симулировал нейрофон, и обезболивание симулировал он же путём уменьшения первичной симуляции боли от ранения.
— Вот я дура!
— Не дура, а такая натура, — улыбнулся Гога. — Ты не обязана разбираться в этих нюансах.