Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

Она поставила переводчик огня в нужное положение и положила автомат цевьём на камень перед собой. Гога пристроился сзади, прижимаясь к ней всем телом. Он поддерживал её за локоть и громко шептал над ухом:
— Не торопись… вот так, мушку ровняй по целику, так… — он мягко давил на локоть, выравнивая прицел, — выше… левее… выше говорю!
Его горячее дыхание щекотало ухо и когда показалось, что он пытается её поцеловать, она надавила на спусковой крючок. Выстрелы разорвали утреннюю тишину длинной очередью, и Майка непроизвольно зажмурилась. Ствол автомата задрался вверх, но Гога ловко сдёрнул её палец с курка, потянув за локоть.
— Разворошили муравейник, сейчас забегают!
Он выпрямился, помог ей подняться, потянув за разгрузочный жилет, и они быстрым шагом пошли вниз по улице, держась в тени домов. Дорога, вымощенная булыжником, непривычно бугрилась под ногами.
Впереди на перекрёстке лицом вверх лежал, раскинув руки, один из тех троих и красное пятно на груди было видно издалека.
— Одним бармалеем меньше, — сказал Гога. — Ближе к стенам держись.
Окна домов, похожие на вертикальные бойницы, были узкими и находились высоко от земли. Дома жались друг к другу, оставляя лишь узкие проходы меж собой, и Гога совался стволом автомата в каждый, но там их никто не поджидал. А Майке больше всего не нравились окна. Казалось, будто дома смотрят на неё своими окнами-бойницами.
Она спросила на ходу:
— По сюжету они кто?
— Плохие парни — бандиты, террористы, короче шваль всякая.
На перекрёсток выскочил боевик и закричал что-то, целясь в них из автомата. Гога толкнул её к стене, встал на одно колено и дал короткую очередь. Боевик взмахнул руками и повалился, так и не успев выстрелить.
Они дошли до перекрёстка и Гога выглянул из-за угла, но сразу убрал голову. Запоздалые выстрелы выбили из угла дома белую пыль как раз там, где он смотрел. Гога вытянул автомат на руках и дал длинную очередь за угол, а потом выглянул туда, оглянулся к ней и скомандовал:
— Вперёд!
Они бегом миновали перекрёсток, и Майка на ходу перепрыгнула через тёмную, почти чёрную лужу крови на раскалённой мостовой. Дальше шли молча и настороженно, держа оружие наготове. Метров через двести с примыкающей улицы вдруг вырулил побитый жизнью коричневый пикап с разбитыми фарами и со скрипом затормозил. В кузове торчал пулемёт на станине в окружении троих боевиков. У этих аборигенов мотня на голове была почему-то красной.
Майка не раздумывая запулила длинную очередь по машине и стреляла, пока автомат не заткнулся. Боевики попрятались и загомонили что-то на своём, стуча по кабине. В машине громко заскрежетало, и пикап неуклюже заелозил на дороге. Майка с удовольствием отметила несколько пулевых отверстий в лобовом стекле и отстегнула пустой магазин.
Гога плечом выбил ближайшую дверь и махнул рукой:
— Сюда!
Она забежала за ним в сумрачное жилище и задохнулась от спёртого воздуха. Пахло испорченной едой, специями и ладаном. В ближней комнате никого не было, а вглубь дома они не пошли, устроившись возле двери. Майка пристегнула новый магазин и спросила, глядя на линялый полог, закрывающий проход в смежную комнату:
— А если выйдет кто?
— Вали, да и всё, — Гога наблюдал за пикапом боевиков через щель приоткрытой двери.
— А если женщина? Или ребёнок?
— Если в руках оружие, то это враг, а врага уничтожают. Или он тебя, или ты его, это закон войны…
Гога выпустил длинную очередь и убрался из проёма двери. Из пикапа ударил пулемёт, и приоткрытая дверь разлетелась в щепки. Пули сбивали каменные косяки дверного проёма, и пыль от этого поднялась такая, что Майка чихнула и замахала перед лицом, словно отгоняя мошку.