Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

— Давай учиться! Курс молодого бойца по ускоренной программе тебе проведём.
Он показал, как ставить и снимать оружие с предохранителя, как перезаряжать, как досылать патрон в патронник; научил обращаться с гранатами, чисто теоретически, разумеется, а под конец объяснил, что и зачем лежит в аптечке.
— Это смешно, — сказала Майка, разглядывая содержимое аптечки. — Зачем нужны жгуты и бинты в симуляции?
— Если тебя ранят, то пойдёт кровь и её надо будет остановить, иначе ты умрёшь. Не по-настоящему, конечно, но симуляция закроется. И вот ещё что: кровь будет идти понарошку, зато боль будет самая настоящая.
— Настоящая боль?
— На девяносто процентов, чтобы от болевого шока не откинуться, — кивнул Гога. — Я же говорил, это не обычный симулятор. Здесь всё натурально настолько, насколько позволяют самые современные технологии. И поскольку это военный тренажёр, то его первостепенная задача не развлекать, а учить выживать в бою. А самый быстрый способ натренировать рефлексы это настоящая боль при ошибках.
— Погоди-ка-погоди, ничего такого ты мне не говорил! Заманивал крутым симулятором и ни слова о боли!
— Потому что трудно донести словами. Сама видишь, симуляция воздействует комплексно. Нейрофон перехватывает нервные импульсы, подменяя настоящую реальность виртуальной настолько полно, что различить их, находясь внутри игрового процесса, практически невозможно. Хочешь выйти?
Она не хотела. И он знал это, потому и спросил так — с вызовом в голосе, с показной готовностью завершить симуляцию в любой момент. А она хотела убить кого-нибудь просто так. Да хоть болтуна этого, — стоит и смотрит с фальшивым выжиданием. Словно кто-то, будучи на её месте и получив такую нейростимуляцию, захотел бы выйти! Руки чесались нажать на курок, но она только поигрывала стволом автомата, как бы невзначай целясь ему в живот, и молчала с приклеенной на лице холодной улыбкой.
— Вот и хорошо, а теперь давай постреляем, — сказал Гога и потащил её в коридор.
Там она под его руководством сначала с упоением дырявила ближайшие двери, а потом стреляла по шахте подъёмника, на котором они спустились с крыши, пытаясь попасть в большую красную кнопку на решетчатой стене. Когда в закрытом пространстве стало не продохнуть от пороховых газов, он похлопал её по плечу и позвал за собой.
В комнате с оружейными ящиками они заполнили опустевшие карманы её разгрузочного жилета новыми магазинами. Он попрыгал сам и заставил прыгать её — не звенит ли чего — и они пошли искать выход на улицу. Гога шёл медленно, рыская стволом автомата по сторонам, словно ждал засаду. Ей хотелось дать ему пинка для ускорения, но она воздержалась. Просто шла сбоку и про себя насмехалась. Наконец, когда они добрались до конца коридора, он указал подбородком: туда.
Дверь на выходе была деревянная, сколоченная из неровных тонких досок, посеревших от времени. Сквозь щели в двери били солнечные лучи с пляшущими в них пылинками. За дверью было тихо, даже неугомонный петух перестал кукарекать.
Гога прильнул к дверной щели, пытаясь рассмотреть, что происходит снаружи.
— Не вижу никого. Там куча камней снаружи, мы с тобой выйдем и за ними укроемся.
Не дожидаясь ответа, он пригнулся и толкнул дверь. Они быстро вышли и присели за самым большим валуном. Несмотря на ранее утро, воздух был горячим. Солнце пекло так, что на камнях можно было пожарить яичницу. Захотелось мороженого в вафельном стаканчике, но Майка легко поборола это желание, потому что желание подстрелить кого-нибудь было сильнее.
Гога осторожно выглянул из-за камней, и она тоже вытянула шею, пытаясь увидеть что-то со своего места.
Улица шла вниз и на ближайшем перекрёстке стояли трое в грязно-белой мешковатой одежде с белыми чалмами на головах. Они о чём-то разговаривали, активно жестикулируя и не глядя по сторонам. У каждого за спиной висел автомат.
— Мы ходим первыми, — сказал Гога негромко. — Эти твои, вали их одной очередью.
Она вспомнила, как он представился при знакомстве и улыбнулась:
— Где же твой пацифизм, Гога?
— Обронил где-то, — буркнул он.