Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

— Крыша двойная: внутренний слой из стеклопласта, а внешний дюралевый. Я внутренний открывать не буду, чтобы не мочило. Всё равно телескоп в такую погоду бесполезен.
Майка огляделась. В комнате кроме телескопа находилась разношёрстная мебель: мягкое продавленное кресло, покрытое красным пушистым пледом, новенький с виду небольшой холодильник, два металлических шкафчика у стены и небрежно застеленная разложенная софа посреди комнаты. Перед софой стоял сервировочный столик на колёсиках с остатками завядшей снеди на тарелках и бутылкой из тёмного стекла без пробки.
— Нехило ты здесь обосновался, — сказала Майка, направляясь к телескопу.
— Люблю сюда подниматься, — Ключник сгрёб постельное бельё, затолкал в ящик под сидением и поднял спинку софы. — Звукоизоляция здесь отличная, так что с танцпола не слышно ничего.
Дюралевый сегмент крыши раздвинулся до своего предела и замер, обнажив беззвёздную темень над головой и Майка прислушалась. Музыка с танцпола действительно не доносилась, хотя он был за стенкой. Не было слышно ничего, кроме отдалённых раскатов грома и слабеющего шума дождя, который шёл на спад.
Она подошла к телескопу и заглянула в бинокуляр, прижавшись к резиновым наглазникам, как учили, но не увидела ничего, кроме свинцовой мути. Она стала ощупью крутить наугад кольца настройки, но сделала только хуже.
Гога звякал посудой и шебуршал чем-то, успевая при этом говорить:
— Бесполезно это всё, хоть засмотрись. Вот если распогодится тогда да, но это вряд ли… — он чмокнул дверцей холодильника. — Выпить хочешь?
— Не хочу, — она оторвалась от телескопа. — Накрылась твоя экскурсия женским местом.
— Не пошли, девочка. Фифти-фифти вышло, телескоп-то ты увидала...
— Да как же! Ты мне звёзды обещал в него показать, а из-за трубы железной и ноги стаптывать не стоило.
Майка отошла от телескопа и стала наблюдать за Ключником, который нагружал столик перед софой яствами из холодильника. На зеркальной столешнице теснились тарелки и открытые контейнеры, огромная гроздь красного винограда заполняла фруктовую вазу, свешиваясь по краям, а в центре сервировочного столика стояли два бокала и тёмно-зелёная бутылка с галереей золотистых медалек на этикетке.
— Вот так фуршет, — сказала она. — Всё ли ты из холодильника выгреб?
— Не всё. Ты садись, пообщаемся тет-а-тет.
Он похлопал по софе точно так, как Призрак утром по скамейке и Майка скривилась в усмешке, но всё же подошла и села, навалившись на низкую спинку. Ключник откупорил бутылку и разлил по бокалам. В прохладном воздухе обсерватории распространился сладковатый запах вина.
— Апперитивчику? — не дожидаясь ответа, он взял в обе руки по бокалу и протянул один Майке.
Она потянулась рукой мимо бокала к фруктовой вазе, отщипнула крупную бордовую ягоду и сказала:
— Не пью я больше, — она положила виноградину в рот и разжевала. — Ты живёшь тут что ли?
Ключник вздохнул и поставил один бокал. Отпил из второго больше половины и ответил:
— Не тут. То есть, не совсем тут. Я в «Бункере» живу, но не тут.
— Понятно. Бомжара значит, — она оторвала ещё одну ягоду.
Ключник осушил бокал и крякнул.
— У меня на минус первом хоромы настоящие. Это тебе не хибара пять на три в человейнике!
— В подвале живёшь, — констатировала Майка и полнозубо улыбнулась.
— Ты не понимаешь, — Ключник загорячился, — под «Бункером» не подвал какой-то, а полноценный уровень! Есть всё для жизни и много чего другого… я и говорить-то об этом не могу.
— И не говори. Мне твои секреты по барабану.
Майка задрала голову и смотрела в черноту ночи над головой. Дождь почти прекратился, лишь редкие запоздалые капли клевали прозрачную крышу с глухим стуком. Не было видно ни звёзд, ни луны, только чёрная слепая бездна пялилась на неё сверху. Заворожённая этой бесконечностью Майка спросила, не поворачивая головы:
— Так зачем мы здесь?