Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

— Этот мир погряз в чистоте и уюте, помешался на комфорте и безопасности, заплатив за это тотальным контролем над собой и потерей личных прав и свобод, — говорил он как заученный текст. — Всё ради коллективного свинячьего рая: тёплые загоны и полные кормушки плюс бесконечное разнообразие развлечений. Вы обменяли свободу на пряники! Но и тут вас надули, потому что пряники лимитированы, а доступ к ним дозирует социальный рейтинг.
— Нет ни одной причины, оправдывающей убийство мирных людей, — сказала Майка. — Нет ни одной!
— Ты не понимаешь, да? Политика кнута и пряника позволяет власти рулить, куда вздумается. Но если у людей появляются свои кнуты, то пряники они начинают добывать сами. Это и есть свобода! И ради этого стоит не только жить, но и умирать! И убивать, когда надо. А что до мирных людей… иногда человеческие жизни это цена свободы. При любой зарубе мирняк идёт на заклание, это сопутствующие потери. Дерево свободы нужно поливать кровью…
— Социальные выродки! — Кира яростно плевалась словами. — Мерзкие твари! Вы…
Клин схватил со стола пистолет, вскочил на ноги и выстрелил в упор. На груди у Киры появилось тёмное пятнышко, которое быстро увеличилось и потянулось вниз, заливая воздушную блузку. Кира осеклась на полуслове и уронила голову. Длинные чёрные волосы закрыли лицо как саваном.
Майка оцепенела. Ужас произошедшего не умещался в сознании, переполнял и оглушал её, заставляя кровь стынуть в жилах и вызывая какой-то животный страх. Она нашла взглядом один из блестящих шариков, рассыпанных на столе, и смотрела только на него, чтобы не смотреть ни на что другое, потому что просто закрыть глаза ей казалось ещё страшнее.
— Я предупреждал тебя, бешеная сука! — Клин бросил пистолет на стол.
Шарик, на который она смотрела, подпрыгнул и затерялся среди других точно таких же. Ком подступил к горлу и в носу защекотало. Она зажмурилась, силясь не расплакаться, но глаза защипало под веками и слёзы предательски покатились одна за другой. Майка всхлипнула, порывисто втянула воздух и закрыла лицо дрожащими руками.
— Ну, извини, — сказал Клин. — Она сама напросилась.
— Чудовище! — сказала Майка глухо из-под ладоней.
— Я знаю.
Он сел обратно на стул, сгорбился, поставил локти на колени и стал массировать виски, прикрыв глаза. Пистолет лежал на столе в пределах досягаемости, и у Майки появилась отчаянная мысль завладеть им. Шанс был небольшой, но главное что был. Она стиснула зубы, собираясь с духом, и перестала всхлипывать. Вытерла слёзы. Глядя на пистолет она живо представила, как молниеносно хватает его и стреляет в Клина до тех пор, пока не кончатся патроны.
Клин поднял глаза и перехватил её взгляд. Злобно усмехнулся:
— Торопишься сдохнуть? Давай, пробуй!
— Всё равно ты убьёшь меня… и себя… ты уже всех приговорил, — Майку била дрожь и она сцепила пальцы в замок.
— Смерть — это тоже свобода. Абсолютная свобода от всего. И в этом смысле смерть для меня ничем не отличается от жизни. Жизнь дала мне то, что я хотел, и стала обузой. Всё хорошее, что она могла мне предложить, я уже испытал, так зачем дожидаться того, что пережить не хочется? — Он вздохнул и добавил: — Ты боишься смерти?
Она не ответила.
— Смерть это не наказание. Может как раз наоборот. Может за границей жизни гораздо лучше, но знать об этом нам не дано. Да и в самом деле — представь, что люди об этом узнают. Как думаешь, многие останутся по эту сторону? Так что не переживай и не жалей. Жизнь подлая штука — она заставляет наблюдать, как уходит всё, что тебе дорого. И не остановишь, как ни цепляйся.
— Значит, ты убьёшь меня?
Клин откинулся на спинку стула и посмотрел на неё в задумчивости:
— Сдаётся мне, ты не самой смерти боишься. Ты боишься боли, которая, как ты думаешь, ей сопутствует, да?
Майка молчала. Она только что увидела, как у Киры дёрнулась рука. Кира сидела на стуле, одна рука лежала у неё на коленях, а другая висела как плеть. И кисть этой висящей руки вдруг дёрнулась, а пальцы мелко задрожали. Это длилось совсем не долго, она даже не была уверена в том, что видела, но смотрела теперь только на эти пальцы.