Шельпяков Сергей

Восьмая Мая

— Все на выход! Что не понятно?! — заорал он бешеным голосом.
Грохот выстрелов вернул Майку на игровую локацию, и пару секунд она всерьёз мысленно рассматривала вероятность того, что всё происходящее — это всего лишь очередной симулятор. Но здравый смысл взял вверх, и она с сожалением вынуждена была признать, что это случилось на самом деле. И если раньше её грызла тревога, то теперь навалилось чувство полной безнадёжности. Появилось ощущение, что обратный отсчёт запущен — шестерёнки судьбы зацепились одна за другую и маховик роковых событий стремительно набирал обороты.
Люди поспешно выходили, с опаской поглядывая на Клина. Выстрелы оказались действеннее любых слов и кафе быстро опустело. Только кибер-официанты продолжали методично и невозмутимо убирать посуду со столов, работая ловко и почти бесшумно. Через минуту в кафе наступило затишье, и стала слышна тихая классическая музыка, которая играла здесь всегда, но услышать её можно было только в утренней малолюдной тишине. Или вот так, как сейчас.
— Вот непруха… — сказала Кира тихо, но Клин услышал.
— Это пападос, девочки, это полная жопа!
Клин взял стул, развернул его и сел верхом, положив локти на спинку. Он поигрывал пистолетом и переводил взгляд с Майки на Киру и обратно. От этого им обеим было неуютно, как на экскурсии по крематорию и они молчали, пока Клин не заговорил первым.
— Вечер перестаёт быть томным, не правда ли?
— Мы никуда про вас не сообщали, — сказала Майка.
— Да мне по колено! — Клин ощерился криво, словно разучился нормально улыбаться. — Ты думаешь, это могло нас остановить? Нас?! Остановить?! — крикнул он с горящей в глазах яростью, но эта вспышка ярости тут же погасла, словно ветром задуло свечу. — Я сегодня убил столько людей, девочки… а друзей потерял сколько…
Его лицо дрогнуло, рот сжался, скривившись вниз, а глубокая борозда на лбу стала ещё глубже. Клин провёл ладонью по лицу сверху вниз, как бы стирая с него скорбное выражение и это ему почти удалось.
— А мы тут причём? — Кира смотрела исподлобья. — Мы в жизни никого не убивали.
— Все кого-то убивали, — он с преувеличенным вниманием разглядывал свой пистолет, словно видел его впервые. — Для этого не нужно оружие. Можно убить словами или молчанием, действием или бездействием. Можно не знать, кого, когда и чем ты убил — да так обычно в жизни и бывает — но надо уметь признаться себе в этом. Самостоятельно, а не когда возьмут тебя с потрохами и прижмут в тёмном месте к тёплой стенке. А то ведь как у нас получается: сплошные ангелы кругом, а копни чуток — и лопату мыть надо!
— Грош цена твоей философии, — сказала Кира. — Цицерон комнатный!
— Твоим бы язычком да железяки на морозе облизывать, — усмехнулся Клин. — Совсем не умеешь держать его за зубами, да? Ты думай, прежде чем рот открывать, на то у тебя башка и выросла.
На взгляд Майки Кира вела себя чересчур агрессивно для сложившейся ситуации. В этом Майка была согласна с Клином. Однако именно такая Кира была ей знакома с детства. Прямолинейная и острая на язык, временами грустная и задумчивая, иногда добрая и внимательная, а иногда злая и беспощадная. За что и получила в школе кличку Кобра. В детстве клички всегда дают за самое яркое свойство характера, но только близкие знают, что эта особенность зачастую лишь маска, оберег внутренних границ, способ защиты, а не нападения.
— А у тебя она выросла для чего? — не отступалась Кира. — Чтобы всяким дерьмом её заполнять?
— Кира, я сегодня так устал, — Клин поморщился и потёр висок стволом пистолета. — День выдался утомительным, а его ещё и закончить надо… Бог далеко, а смерть близко. Так что не доставай меня, а то я тебе твой парик в рот засуну и в глаз выстрелю!
Он говорил спокойным ровным голосом, но от его слов веяло могильным холодом, и Майка ни на секунду не усомнилась, что он на это способен.
— Это не парик, — сказала она зачем-то.
Клин промолчал.